Прежде, чем передать слово Вере Кузьминичне Васильевой должен отметить, что меня всегда поражает ее скромность, ее простота, ее теплота, с которой она говорит о других, скромно упоминая о себе. А глядя в ее умные, прекрасные, всегда сияющие глаза чувствуешь, что они все видят, все понимают. (Л.Ш.)
Вера Кузьминична Васильева, народная артистка СССР, актриса Московского академического театра Сатиры, исполнительница роли миссис Сэвидж в спектакле А. Денникова “Странная миссис Сэвидж”
В моей жизни было много хорошего, но встреча с Денниковым, она такая переворачивающая душу, и никогда, и никуда не исчезает ощущение, что я немножко коснулась чуда, особенно в наши дни.
Потому что все настолько разлиновано по полочкам, и каждый знает свое место, и никогда особенно не выбивается из того, где ему положено находиться. А вот этот человек, Андрей, он жил своей душой, духом, талантом, смелостью, уверенностью в самом себе. Это может быть даже ему немножко мешало, потому что физически он был ребенком, когда я его первый раз увидела в Есенине.
Тогда я даже не предполагала, что когда-нибудь буду с ним работать. На мой взгляд то, что я увидела: это был талантливый ребенок, мальчик, чистый, влюбленный в поэта и с необыкновенным талантом. Я даже пришла за кулисы, это было в театре на Таганке, это было то ли на фестивале, в общем что-то такое общественно-заметное, и я обычно никогда не прихожу ни к кому даже, когда мне очень нравится, я стесняюсь, ну в общем я не воспринимаю себя абсолютно там народной или какой-нибудь ведущей актрисой, я себя воспринимаю человеком, который влюблен в театр и снизу вверх смотрит на талантливый людей. Вот так, снизу вверх, я увидела Андрея, пришла к нему и сказал «Какой же вы чудесный мальчик». Он очень удивился, потому что не считал себя ребенком, его душа была уже очень сильная. И вот с этим ощущением, что я увидела какого-то редкостного ребенка я и уехала, и как бы забыла обо всем.
Прошли какие-то годы. В театр Образцова я не ходила, потому что вообще актеры очень редко ходят по театрам, не успевают. Я в это время безумно увлеклась своими ролями в других городах: Раневская в тверском театре, Кручинина в театре Орла, и вот эти две роли меня держали, я ездила, была счастлива. Я не была довольна своей жизнью в своем театре, который очень ко мне хорошо относится, и я к нему хорошо, и это действительно родной дом, но как актрисе мне там почти нечего было делать, и, чаще всего, нечего делать.
Так вот проходят годы, вдруг раздается телефонный звонок, и юный голос говорит «Вера Кузьминична, это говорит Денников. Вы помните меня?». Я говорю: «Конечно». «Я бы хотел поставить спектакль «Странная миссис Сэвидж»и хотел бы, чтобы вы играли там роль». Я говорю «Я прочту». А я видела Марецкую в этой роли, и она была очень хороша, безумно талантлива, и я очень любила эту актрису. И где-то я стала сомневаться, что после Марецкой играть это как-то очень страшно, и в общем с поникшей головой я буду в этой роли рядом с такой великой актрисой. Но когда я увиделась с ним, и прочла пьесу, и Андрей мне сказал, что самое главное, так как наша жизнь достаточно несправедливая и жестокая, и холодная часто, то просто обыкновенный хороший человек будет странен в нашем мире, поэтому мне хочется, чтобы играла актриса может быть даже и не блистательная по каким-то своим приемам, но чтобы это был человек, которому поверили бы, что он просто хороший и добрый, и честный, и мне кажется, что вы это можете, что вы вызываете у зрителя доверие человеческое. Мы стали с ним репетировать, и надо сказать, действительно, группа людей, которая с ним работала, это были люди влюбленные в его талант, абсолютно верящие его вкусу и абсолютно желающие выполнить то, что он считал для себя святым, необходимым, нужным.
Мне было легко с ним. Легко, наверное, потому что он выбрал меня, почувствовав меня просто как человека, и так как в общем мы следовали движениям души в этом спектакле, то у меня не было никаких преодолений, что я что-то играю необыкновенное, не свое, наоборот я очень чувствовала, что я в своей тарелке. А когда мы думали о том, что как я буду общаться с куклами, то и он мне сказал, и я так понимала, что люди эти очаровательные, они куклы, но они дети. Через то, что они отошли от физиологической болезни, а я видела этот спектакль не толь с Марецкой, но и с Касаткиной, и вот когда я видела взрослых актеров, которые играли душевнобольных людей, всегда было ощущение боли, и даже какое-то «ой, как я не хочу это видеть, как я это не хочу». А вот когда я вижу этих кукол, они похожи на детей, и в то же время они передают другую сторону взрослого человека, больную сторону, но она почти всегда поражает какой-то детской восприимчивостью на правду, на добро, на несправедливость, и поэтому было очень легко с куклами, я их воспринимала как светлое начало больного человека. Ему хотелось помочь, хотелось понять, и поэтому все в этом спектакле было органично.
Все те спектакли, которые я видела у Андрея уже без своего участия поражали меня, какой он артист. Я вспоминаю иногда его концерты, где он пел Риголетто и Джильду, две куклы. Джильда – прелестная, дивная ария, и он высоким женским голосом нежнейшей чистотой поет эту Джильду, и ее пластика все это выражает, и через минуту или даже во время их дуэта он становится этим Риголетто, очень мужественным, очень сильным, и вот так и видно это горбатое, искривленное существо, но с какой-то безумно страстной душой.
В общем, из таких воспоминаний, кто потрясал меня как артист, Андрей был одним из тех, которых очень немного, но были великие артисты. Я видела даже Блюменталь-Тамарина, не маму Блюменталь-Тамарина, а Всеволода Александровича, которого потом повесили наши партизаны за то, что он попал и работал в немецком плену, но я его видела в «Кине», в «Без вины виноватые», и это было полное ощущение, что я видела в своей жизни Мочалова, о котором читала. Ну, и конечно, я видела Остужева и Качалова во МХАТе и многих прекрасных актеров, и Дикого. Роскошные актеры, но вот в этой плеяде роскошных актеров, как артист, я считаю, был такой и Денников.
У него были изумительные желания, он никогда не говорил, что я хочу сделать так, чтобы публика валом валила, он всегда верил, что публика пойдет, потому что публика у нас потрясающая, я это чувствую по залу, 
потому что они чувствуют правду, они чувствуют искренность, и хотя сейчас идет огромным валом наступление, что только новое прекрасно, что искажение старого прекрасно. Наверно так полагается, наверно положено чему-то новому сметать старое, но когда они видят, что кто-то играет по-настоящему, они отдаются этому независимо от того, чему они считают нужным и необходимым следовать, благодаря моде или такому упорному телевидению, упорному желанию навязать везде свои новые вкусы. И вот мне кажется, что он был, несмотря на то, что он не был как бы борцом, но он был человеком, который защищает душу, дух и высокое понятие искусства. И конечно то, что произошло с ним такое трагическое, безумно, немыслимо трагическое горе (к сожалению, А. Денников очень тяжело болен после второго инсульта – Л.Ш.), это может быть тоже знак от Бога: слишком он хорош, слишком может быть, он чувствовал жизнь трагически, хотя жил он очень, по-моему, хорошо, полноценно, был добр, но иногда и достаточно жестокий и жесткий, но это режиссерская профессия, без этого не обойдешься. Но вот иногда я думаю, сила трагического бича, который его поразил, может быть это от того, что он не просто человек, а, в общем, явление, которое нам прозвонило как колокол, что надо немножко думать, и глубже, чем мы привыкаем. Глубже о жизни, немножко бояться всего того, что было прекрасного в нашей духовной жизни. И вот просто появление Андрея Денникова вообще в искусстве – это набат. Если о нем думать по-настоящему, то он не даст заснуть нашей душе.
Фото и расшифровка текстов записей: Леонид Шабаев